Неточные совпадения
— Мне поставлен вопрос: что делать интеллигенции? Ясно: оставаться служащей капиталу, довольствуясь реформами, которые предоставят полную свободу слову и делу капиталистов. Так же ясно: идти с пролетариатом к
революции социальной. Да или нет, третье решение логика исключает, но психология — допускает, и поэтому логически беззаконно существуют меньшевики, эсеры, даже какие-то
народные социалисты.
Революция огромный опыт в жизни
народной, и она оставляет неизгладимые социальные последствия.
Революции глубоко присущи исторической судьбе
народной.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы; западный человек не в нормальном состоянии — он линяет. Неудачные
революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила понятия, а исторический вал естественным чередом выплеснул на главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший
народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером — и слава богу!
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали
народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель
революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий стал при мне говорить о войне.
Наивным и смешным казалось мне предположение гуманистов
революции о революционной идиллии, о бескровной
революции, в которой, наконец, обнаружится доброта человеческой природы и
народных масс.
В русской
революции разрыв между высшим культурным слоем и низшим интеллигентским и
народным слоем был несоизмеримо больший, чем во Французской
революции.
Но это не помешало ему видеть возможность трагического конфликта личности и
народных масс, он как бы предвидел конфликт, который случится в разгар русской
революции.
История русского народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность
народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность
революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
Так как вся
революция, которая считалась иными тогдашними нашими политиками столь необходимою и сбыточною и замышлялась будто бы на пользу тех великих форм русской
народной жизни, в которые был сентиментально влюблен и о которых мечтал и грезил Артур Бенни, то он, как боевой конь, ждал только призыва, куда бы ему броситься, чтобы умирать за
народную общинную и артельную Россию, в борьбе ее с Россиею дворянскою и монархическою.
Народные же массы все более проникаются чисто утилитарным пониманием власти, а утилитаризм в качестве основного и решающего критерия в политике есть нечто иное, как
революция en permanence, либо скрытая и тлеющая под пеплом, либо уже вспыхнувшая.
Ниспровергая троны, опиравшиеся на божественное право, сама
революция при этом опирается на «волю
народную», которая лишь выявляется подачей голосов, но представляет собой самосущую мистическую реальность.
В первые годы
революции рассказывали легенду, сложившуюся в
народной среде о большевизме и коммунизме.
Нечаев презирает
народные массы и хочет их сверху вести к
революции, он отрицает демократию.
Но к моменту
революции народнический социализм утерял в России свою целостность и революционную энергию, он выдохся, он был половинчат, он мог играть роль в февральской, интеллигентской, все еще буржуазной
революции, он дорожил более принципами демократии, чем принципами социализма, и не может уже играть роли в
революции октябрьской, т. е. вполне созревшей,
народной, социалистической.
Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии русской
революции через коммунистическую идею, через коммунистическую символику.
И это нужно понимать в двойном смысле: это значит, что старый режим стал совершенно иррациональным и не оправдан более никаким смыслом, и что сама
революция осуществляется через расковывание иррациональной
народной стихии.
В стихии
революции 1917 года восставшие
народные массы пленялись «большевизмом», как силой, которая больше дает, в то время как «меньшевизм» представлялся слабым, он дает меньше.
Но большевистская
революция путем страшных насилий освободила
народные силы, призвала их к исторической активности, в этом ее значение.
Народная толща, поднятая
революцией, сначала сбрасывает с себя все оковы и приход к господству
народных масс грозит хаотическим распадом.
Революция разнуздала эту коммунистическую тьму, но ничего не сделала для развития в
народной массе свободного гражданства.
Революция посягнула на святое святых
народной души, она обнаружила свою антихристианскую природу, как раньше обнаружила антинациональную природу.
Грянула
революция, пала старая власть, и сломлены были все препятствия для изъявления
народной воли.
Лишь молекулярные процессы внутри
народной жизни, духовные и материальные, ведут к окончанию
революции, к выходу из нее.
В
революции же есть извращенная и больная
народная стихия.
Достоевский проповедовал, что русский народ — народ богоносец. Лучшие русские люди верили, что в скрытой глубине русской
народной жизни таятся возможности высших религиозных откровений. Но вот грянула
революция и привела в бурное движение необъятное море
народной жизни. Народ, безмолвствовавший тысячу лет, захотел, наконец, выговориться.
Опыт русской
революции наглядно показал, что
народные массы не всегда стремятся выразить свое возрастающее социальное значение в демократии, в народоправстве.
Если в старой России, до
революции, церковь была долгое время в рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революционного переворота церковь бессильна справиться с безбожной
народной стихией и не может иметь определяющего влияния на судьбу России, то это означает не немощь той Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость веры, утерю религиозной верности.
И столь быстрое восстановление у нас и быстрая победа детски незрелой, смутной идеи социальной
революции есть лишь показатель отсталости и малокультурности широких масс, не только
народных, но и интеллигентских, идейного убожества тех кругов, которые со слишком большой гордостью именуют себя демократическими.
Русская революционная интеллигенция, которая пожинает плоды своей деятельности в направлении и характере русской
революции, которая и сама оказалась выброшенной за борт темными
народными массами, слишком долго жила ложной верой, верой в идолов, а не в Бога живого, и душа была искажена этой ложью и этим идолопоклонством, была развращена и потеряла связь с духовными истинами жизни.
И вот, прислушиваясь к многоголосью
народному в разбушевавшейся стихии
революции, приходится признать, что имени Христова не слышно в этом гуле.
Социальная же
революция может быть у нас сейчас лишь социальным расстройством, лишь анархизацией
народного хозяйства, ухудшающей материальное положение рабочих и крестьян.